Сычева Яна Евгеньевна, студентка

Казьмин Геннадий Сергеевич: «Мелочи на войне – большое дело»

Геннадий Сергеевич Казьмин – родился 28 октября 1926г. в Москве. Осенью 1943г., в возрасте 17 лет был призван в ряды рабоче-крестьянской Красной армии. Проходил службу в 34-й стрелковой дивизии Дальневосточного фронта. Участник советско-японской войны.

Начало войны

Геннадий Сергеевич, расскажите, каким для вас был первый день войны?

Это был тяжелый день, разбивший надвое прежнюю и нынешнюю жизнь. Я закончил тогда шестой класс и был в пионерском лагере «Баланкуль» в Хакасии. Мы играли с утра. Играли в войну. И по ходу этой игры, как-то очутились на дороге, а на встречу нам скачет всадник и кричит: «Ребята, домой! Война началась!» Как потом оказалось, это был наш военрук. Он был на станции Шира, где и узнал о войне. 
С нашего села был я и девочка из третьего класса. Вскоре начали приезжать родители за своими детьми, но наши не могли приехать. Лагерь довольно далеко находился от нашего села. И вот нас собрали слушать сводки. Обращение Молотова я слышал несколько раз. И обращение Сталина я слушал еще в лагере. Когда сезон кончился, нас стали развозить по домам. А война шла уже везде-везде. Нас довезли до райцентра Аскыза, а дальше пришлось идти в село самостоятельно. А это порядка 20-три км. Шли пешком с девочкой. А было наводнение. Все реки Хакасии вышли из берегов, да так, что все было разрушено. Платины, мельницы, все снесло. В нашем селе даже снесло часть деревни. Пришлось мне на себе ее переносить через протоку. Так мы вернулись домой, а там уже все по-военному. Те, кто свободно летом гулял, сейчас все на покосе были.
Вот так вот прошел первый день войны. 

Каково это встречать войну ребенком, да еще без родителей?

Повсюду был плачь ребятишек, родителей нету. Служащие пионер-санатория как могли пытались детей успокоить. У нас ребятишки были от второго класса и до десятого.. А человек, наверное, около трехсот, большой лагерь областного значения. Вот представляете, какое было положение? Ужасное. Сейчас я не знаю, как я бы к этому отнесся, но тогда жутко было, конечно. Спало только то, что мы были далеко от войны, очень-очень далеко. У нас она только слухом дошла а потом уже начались трудности. Ни кормешка, ни обслуга, ничего этого не изменилось у нас в первые дни. До конца нашего сезона ничего не изменилось. А в селах все уже началось. Во-первых, сразу забрали мужиков, коней, машины. Буквально в течение какой-то недели, пока мы там прохлаждались в лагере. Село полностью было освобождено от работников всякого вида. И тогда уже мы почувствовали: «Ага, вот она война начинается!»

Вы тоже пошли работать в колхоз?

Я вернулся еще, не хлебнув ничего, кроме как мы с девочкой эту дорогу преодолели. Это единственная трудность была. Отец мой на покосе работал. А я к сельскому хозяйству не имел никакого отношения. Я был свободный в этом план мальчик, в то время когда другие дети с шести лет работали. В итоге по приезду, меня направили в комбайнерскую бригаду. Меня посадили на тележку, которая за комбайном идет, принимает на себя солому и делает копну. Два дня я проработал на этом комбайне. И у меня совершенно ослепли глаза, потому что была пыль. И я сбежал. Два дня посидел дома. Но думаю, надо возвращаться. Вернулся. Бригадир мне говорит: «Ну что, беглец! Ладно, не буду я тебя на комбайне заставлять работать. Иди снопы собирай». В общем в женскую бригаду меня направил. В итоге я овладел всеми сельскохозяйственными работами, которые мальчики в моем возрасте и даже младше делали. И я много чему научился. Во-первых, управлять лошадью. Параллельно научился материться. Потому что без матерков лошадь не двигалась. Потом работал на жатве. Сбрасывал граблями снопы, которые потом кучками становились и их бабы вязали. Потом таскал, потом, в конце концов, я их стал скирдовать. В общем, всю работу, которую можно было делать, я делал. Потому что мы были мужики. И были еще старики. Старики руководили. А мы делали. Правда, кормили хорошо, что было очень кстати. Потому что дома есть было нечего. Жили мы не густо. Поработали, потом пошли учиться в школу. Я был в седьмом классе. Потом восьмой. И с девятого меня в армию взяли.

Армейская служба

Армия у вас началась в 1943 году?

Да, я получил повестку утром 7 ноября 1943 года. За день до этого у нас в школе было военизированное дежурство. Вообще интересно меня брали в армию. Взяли только с четвертого раза. Первый раз я поехал с матерью – вернулся домой. Второй раз уже один был. Нас построили в Абакане, выкрикнули мою фамилию и еще нескольких. Мы вышли. Нам сказали: «Направо, домой, шагом марш». В Абакан мы попали из Аскызы. А это порядка ста километров. И в Абакан мы шли пешком, а обратно ехали на машине, которая везла какие-то мешки в кузове и нас на этих мешках. А тогда в Хакасии уже были 30-ти градусные морозы в ноябре. И в этот холод четыре часа из Абакана до Аскыза мы ехали примерно со скоростью 30 км/ч. Я на всю жизнь запомнил эти часы. Только вернулись домой, через три дня новая повестка. Теперь уже мать меня не провожала, ехали на подводах, не пешком. Только снова не взяли в армию. Теперь уже из-за возраста. А спустя еще несколько дней новая команда. Только теперь она не из 40 человек как раньше, а человек наверное 120 со всего района. Мы добрались на подводах до Абакана, в до е культуры переночевали. И на следующий день безо всяких построений, безо всего, только в своих командах и в эшелон. И поехали быстро-быстро.

Вы знали, куда Вас отправляют?

Нам в военкомате говорили: «Вы поедете на дальне-восточный флот. Попадете в морскую пехоту». Поэтому мы еще не знали куда мы попадем, на флот или фронт. Везде значилось ДВФ. Ну а потом уже, в Ачинске, нам сказали, что едем на восток. Я попал в стрелковую роту в поселке Новый, на берегу Амура. И был там до 15 января 1941 года.

 А первые команды, в которые я должен был уехать, попали на запад. Понимаете, какая судьба у людей? И многие из них не вернулись. Многие вернулись инвалидами. И это мои товарищи были, с которыми мы вместе учились, вместе работали. 

Как вы дошли до первого сражения?

Это был долгий путь. Примерно с января по июнь 1944 года у нас была боевая учеба. То есть нас обучали всему, что нужно солдату. Начиная от быта, и заканчивая обращением с оружием, как окапываться, наступать, отступать и так далее. И все время мы были под эгидой санитарной службы. Нам дозировали, потому что погодные условия были очень суровые. Зима бесснежная была, ветры страшнейшие. Обморозиться было раз плюнуть. А обморозиться для солдата – значит трибунал как самострел или скажем причинение самому себе вреда. Значит, дезертир, под трибунал и все. Я знаю два таких случая. А обмундирование у нас было какое-то трофейное. Х/б штаны, теплое белье под ними, гимнастерка. И курточка была ватная с шапкой. Вот такое было обмундирование у нас. Но я не помню ни одного случая, чтобы замерз человек.
До дня победы мы учились. Практически выучились, и вот-вот должен был быть выпуск. А тут, пожалуйста, мир настал. Но для нас мир этот настал очень интересный. Всех кругом демобилизовывали, все возвращались домой, а нам об этом модно было и не думать. Нас призывали в 16 лет. А тогда был срок призыва 21 год. Поэтому нам нужно было дожидаться, когда приедет очередное пополнение, а призыв начался только в 1947 году, людей начали призывать, но не всех. Потому что большинство 1948 года рождения, товарищи были уже номенклатурными. Они были председателями колхоза, или секретарями партийных организаций, или каким-нибудь специалистом, трактористом, слесарем. Поэтому демобилизовались мы только в 1950 году, когда в часть прибыло пять новых курсантов. И это при том, что часть вмещала в себя 150 человек.

Вы сказали, что Победу встретили в армии? Как это было?

 Для меня война кончилась очень интересным образом. С утра наш взвод в учебном батальоне пошел на стрельбище. Построили и послали на стрельбище подготовить для занятия плац. Пасмурная была погода, какая-то неприятная, но теплая сравнительно. Опять скачет у нас всадник. Наш командир взвода, а мы были без него, еще не доехав кричит: «Ребята, кончайте работать! Война кончилась!» А это 9 мая было. По радио объявили, что выходной день, никто не работал.

Советско-японская война

А потом Вы столкнулись с японской войной?

Японцы были обречены. И они сами знали об этом. У них, конечно, была хорошая военизированная американская техника. Но они теряли людей. Теряли территории. Но не свою. Им бессмысленно было защищать не свою территорию. Это нам нужно было отвоевывать родные земли. А им хотелось только лишь наши ресурсы. Они приготовили огромные склады. Потом два года Дальний Восток питался японскими трофейными продуктами, они были на каждой станции.

Армия японцев была сплошь разбита нашими танками, катюшами, артиллерией. От нее ничего не осталось, кроме грязи.

Наверняка был какой-то особенно тревожный, в какой-то мере страшный, для Вас день?

Один день был. Мы тогда прочесывали поле, искали японцев. Мы даже знали, что никакой опасности для нас нет. Но предрассветная обстановка нагнетала. Вроде уже победили. Но когда идешь один, ищешь по траве, за деревьями врага, который может жив, и может у него оружие есть. Было не по себе немного. Но все обошлось.

Вам же было всего 17 лет. Скажите, страшно было идти на войну? Ведь Вас призывали на смерть.

Какого-то чувства страха я не помню. Была очень тяжелая, напряженная жизнь. Вот это я помню очень хорошо. В нашей жизни страх где-то может быть, но на войне он отступал. Не до него было. Зачем бояться чего-то, которое будет когда-то? Поэтому все переживания у меня были до войны. Когда я пошел в армию, для меня это не было неожиданностью. Мы были готовы к этому. Да и вообще я считаю, что мне повезло. Не смотря на напряженность и сложности жизни, я попал на Восток, и самое главное я остался в живых.

Чего по Вашему мнению не хватает нынешней молодежи? Сегодняшним солдатам?

Самое хорошее качество солдата – это быть в одной упряжке вместе. Рядом, не важно кто он и откуда. Эта способность друг друга поддержать, чувствовать, что ты не один. Это самое важное на войне. Оно помогает выжить в самой неблагоприятной обстановке.

А самое ужасное – когда человек-солдат заботится о своей персоне за счет других солдат. И это качество не пережито, оно остается с царских времен. И, к сожалению, по сегодняшний день.

Мелочи на войне – большое дело. В наше военное время у нас практически не было пьянства. На фронте выдавали сто грамм боевые. А на Дальнем Востоке нет. Да и материться было строго запрещено. Хотя война, напряженная обстановка. Но за каждый матерок –  наряд в не очереди.

Сегодня все наоборот. И пьют, и матерятся. Но главное – нет чувства локтя. А оно должно быть.